«Рыба» рыбе рознь…

http://timeua.info/180914/87425.html

Газета «Время» от 18 сентября 2014 г.

Александр Анничев

В харьковском негосударственном театре «На Жуках» режиссер Ольга Терновая придумала и создала на сцене бессловесную драматическую композицию «Ex nihil», своеобразный спектакль-перформанс о любви, свободе и сложных взаимоотношениях людей в белых одеждах.

Режиссер работала вопреки привычному для нас выражению древних римлян: «Ex nihilo nihil fit» — «Из ничего ничто не происходит». Конечно же, для того чтобы уловить и оправдать смысловую нагрузку спектакля, необходимо в первую очередь разобраться в символических знаках рыбы пойманной, рыбы разделанной и рыбы приготовленной. По крайней мере, я так расшифровал присутствующие на сцене символические значения челюстноротопозвоночных обитателей водоемов. Внимательно рассмотрев их на заднем плане, зритель быстро забывает о рыбах как об олицетворении глубинного подсознания, не вспомнив, что во многих религиях эти особи связаны с богами любви и плодородия. Символическое значение рыб столь велико, что используя их знаковыми фигурами в искусстве, можно запутаться, а порой и ошибиться в трактовке используемого варианта. О рыбах мы еще раз вспомнили только в конце спектакля, когда его участники стали крепить к заднику буквы, и зрители сумели прочитать: «Каждая плененная рыба имеет право написать письмо домой». Ну а для того чтобы понять никчемность этого назидательного предложения, необходимо разобраться в системе событий, происходящих в элегантном спектакле, никакого отношения не имеющего к «притянутой за хвост» надписи о письме рыбы домой.

Опоэтизированная пластическая конструкция спектакля Ольги Терновой уводит нас в то время, когда в начале XX столетия в Петрограде существовали декадентские кафе типа «Бродячей собаки» или «Привала комедиантов», где устраивались театральные представления, лекции, поэтические и музыкальные вечера. Именно там впервые звучали многие стихи, музыкальные пьесы и зарождались сентиментально-выразительные спектакли малых форм. Историю так называемых артистических подвалов украсили имена Всеволода Мейерхольда, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама, Николая Гумилева, Игоря Северянина и других выдающиеся режиссеров, артистов, танцоров, певцов и художников.

Восприняв сложную композицию танцевально-этюдных мизансцен как дань эстетической направленности Серебряного века и оправдывая многие сюжеты с позиций экзистенциального искусства, меня восхитила четко сформированная череда конфликтных ситуаций, легко прочитываемых в бессловесном действии. Вплетенные в общую канву спектакля кинокадры становились сопроводительным доказательством о времени нынешнем и рассказом участников спектакля о себе. Если бы кинофрагменты были черно-белыми, то, на мой взгляд, они утратили бы силу жизненного контраста, но зато хорошо вписались бы в графический рисунок этого спектакля. В данном случае зрителю не дают право выбора, какой из вариантов предпочесть. На протяжении всего сценического времени спектакль сопровождает красивая, как теперь модно выражаться, — медитативная музыка. Радует чистота звука, словно дорогой макияж украшающего синхронную подвижность классно организованной пластики. Естественно, что музыка задает ритм и поддерживает общую атмосферу, однако и то и другое существует в такой органичной взаимосвязи с исполнителями, что вместе они являют собой неразрывное единство места, времени и действия.

Зададимся вопросом: к какому жанру можно отнести «Ex nihil»? Что это: драматический балет, пластический этюд или медитативный экзерсис? В равных долях и одно, и второе, и третье определения спектаклю соответствуют, следовательно необходимо вывести нечто разумное с учетом совокупности перечисленных достоинств. Беру на себя смелость утверждать, что Ольга Терновая создала своеобразную театральную инсталляцию, обойдясь без того, что в режиссуре называется поводом для создания спектакля, — без пьесы. Принимаю упрек со стороны мудрых коллег, что в современном театроведении не существует такого профессионального термина, мол, это прерогатива изобразительного искусства. Однако ни на одной сцене театрально-хозрасчетных предприятий Харькова (да и не только) вы не увидите ничего подобного. Трудно придумать за три тысячелетия существования театра что-либо новое, но есть хорошо забытое старое, которое при незаурядном таланте режиссера может взволновать как творческое открытие новых форм.

В режиссерском замысле использован прием, некогда возникший еще на орхестре греческого театра — коллективное действо, где хор являлся главным действующим лицом в пространственной нише античного театра. Поставить такой спектакль без одухотворенно-эмоциональной и физической координации артистов практически невозможно. Видно, что режиссером проделана колоссальная работа, заставившая всех участников поверить в результативность творческого замысла, весьма сложного для воплощения даже на сцене академического театра. Скупые в проявлении чувств, но уверенные в собственной позиции Евгений Педин, Александра Рыбина, Анастасия Терновая, Анна Шеховцова, Ирина Бондаренко, Александр и Светлана Тимченко последовательны и точны. Достоинство их заключается еще и в том, что в системе пластического мизансценирования, заметен и характерно выразителен каждый.

Причем здесь рыба? В контексте этого спектакля уместнее было бы вспомнить строки символиста Валерия Брюсова:

Фиолетовые руки

На эмалевой стене

Полусонно чертят звуки

В звонко-звучной тишине.

Простите, но доводов для оправдания писем «ихтиандров» домой я для себя в этом спектакле не нашел. Зачем оригинальную, по многим критериям изящную работу превращать в агитплакат, намекая на понятную, но в данном случае слишком назойливую актуальность? Ваша рыба наводит на ассоциации с «рыбой» в домино, означающей финал партии, так как все играющие больше не могут сделать ни одного хода.

Реплика от режиссера Театра на Жуках Ольги Терновой

К ВОПРОСУ О РЫБЕ

Как правило, я не пишу «пояснений» к спектаклю.  Все, что режиссер и актеры хотят высказать, они «говорят» на подмостках во время действия. И их взаимопонимание со зрителем зависит от профессионализма, точности выбранного языка и каждого конкретного образа.

В данном случае я отступаю от собственной традиции только в силу искреннего удивления. Дело в том, что, несмотря на ту свободу восприятия, которую дает весь спектакль в целом и каждая сцена отдельно, образ РЫБЫ, текста и действия с нею связанных, прозрачны и необходимы. Мы, рожденные и воспитанные в «недохристианском» мире (отсюда и трафаретность, неживая условность христианской символики), мечемся в мировом океане, отдельно друг от друга или сбившись в неудобные для нас «стайки», и пытаемся разрешить вопрос собственной несвободы, личной, социальной, творческой. Мы постоянно чувствуем некие внешние и внутренние пределы, и эта ограниченность вызывает протест, желание освободится. Даже игнорируя, мы ощущаем ее, как недостаток кислорода в воздухе, как причину своего несовершенства и общей дисгармонии.

Тот текст, что возникает в конце как желание восстановить связь со своим «домом», с тем, что является родным и настоящим для каждого человека, что дает нам почувствовать свою индивидуальность, особенность в этом мире, — не случайность, а заветная формула. Осознавая смысл написанного поодиночке и вместе, мысленно подписавшись под правом каждого сохранять собственную неповторимость, свои чувства и образ мыслей,  мы получаем возможность преодолеть условные границы одну за одной, и стать свободными.

Эта фраза родилась у Светланы Тимченко, работающей в спектакле, и я считаю текст гениальным – это квинтэссенция происходящего. Она абсолютно точна. И это важно. Поскольку, дерзну поспорить с любимым и уважаемым  мною классиком: не краткость, а точность  —  сестра любого таланта и необходимое условие его творчества.

Кстати, добрая половина сцен в «Ex nihil» принадлежит замыслу самих актеров. Именно такая форма работы была задана в начале. Было ли это экспериментом?  Нет. Театр для нас не лаборатория, а часть нашей жизни. Здесь мы пытаемся решать  актуальные вопросы, которые возникают у нас самих, и, как показывает практика, это интересно нашему зрителю.